Вечером Настя куда-то исчезла. Нина танцевала в холле, Вера сидела на веранде, о Насте они ничего не знали. Олег несколько раз за вечер стучал в дверь их номера, но никто ему не отвечал. В одиннадцать вечера он постучал опять. Дверь открыла Настя. Из комнаты пахнуло лесом. На столе он увидел сосновые ветки. - Я беспокоился, думал и гадал, куда ты пропала. - Я гуляла по лесу. Вот, Олег, что лечит душу — природа. Почему мы не умеем жить так просто и мудро, как эти деревья, птицы в лесу? Зачем мы на каждом шагу отступаем от простых и прекрасных законов природы? -Ты гуляла одна? Разве ты не видела тех пьяных типов, что крутились около пансионата во время регистрации участников конференции? - Здесь такой чистый лес... Как будто нет рядом города.... Даже воздух говорит о любви, о смерти, о вечности.... - Завтра я пойду с тобой, Я буду нем, как та сосна, у которой ты обломала ветки. Я тоже хочу подумать о вечности. - О вечности нужно думать в одиночку, — выросла на пороге Нина. — А тебя, Натка, нужно было пороть в детстве как сидорову козу. - Нет, Нина, Господь миловал мне другую судьбу. Я —не сидорова коза, я — буриданова ослица. Да! Да! Та самая буриданова ослица, которая не хочет нарушить симметрию мира, и этим еще более запутать человечество. - Ясно, — засмеялся Олег. — Ты прочитала трактат о фундаментальных структурах материи. Мне тоже понравилась статья о симметрии. Если ты имеешь в виду то далекое время, когда ты из нас троих выбрала Витальку, то сейчас ты нашла себе точную характеристику. Именно, ослица, - Настя шутливо стукнула Олега по затылку. Он увернулся и продолжил. - Даже не буриданова, потому что перед буридановой ослицей был выбор из двух симметрично расположенных пучков моркови. У тебя из трех позиций симметрия была явно нарушена в мою сторону. Но ты ухитрилась этого не заметить. - И этот человек хочет сопровождать меня в прогулке по лесу! Ты испортишь мне все удовольствие от общения с природой. Да и выбирать мне было некого. Виталий один предложил мне стать его женой. - И ты поспешила. Боялась остаться одна. - Да, боялась, — лицо Насти стало серьезным. Нина посмотрела на Олега осуждающе. — Моя мать всю жизнь прожила одна. - Настя вдруг вскинула голову и засмеялась — Если ты сумеешь внушить мне мысль о том, что я совершила ошибку в том выборе, число перенесенных мною душевных травм перевалит допустимый предел, и последствия могут быть ужасными, - Настя сделала страшное лицо и приблизила руки к лицу Олега. Олег взял её руки и повернул ладонями вверх. —Боже мой! И это руки жены проректора по научной работе, руки жены ведущего ученого. Между прочим, Виталию Петровичу впору работать гинекологом, такие у него мягкие, холеные руки. А у тебя - такие мозоли. Лицо Насти дрогнуло, она вырвала руки и отошла к столу. —Хватит, - сказала она, - уходи. Мы спать будем. —Натка, не обижайся, ради Бога, - Олег хотел подойти к Насте, но путь преградила Нина. —Тоже мне, джентльмен—рыцарь. Столько комплиментов наговорил, до гробовой доски хватит. Вали отсюда, мы спать хотим. - Девочки, в шутку же все.... Не обижайся, Натка. Это я — осел. Потому что влюбился в тебя еще на первом курсе. Даже раньше, когда мы сдавали вступительные экзамены. Нет, еще раньше, Я хорошо помню, как ты приходила в приемную комиссию.... - Ладно, ладно, Натка тебя простила. А объясняться будете в лесу. Это делают без свидетелей, — Нина теснила Олега к двери. — Чужие жены всем нужны. Это - известная формула. Может быть, мы все — ослы. Но только табуны у нас с тобой разные, — говорила Нина, выставляя Олега за дверь. —Никаких табунов. Каждый осел индивидуален в своей глупости, — Олег увидел, что Настя улыбается. - Спокойной ночи, Настя. Спокойной ночи, Нина. Олег шел по коридору и мысленно ругал себя последними словами. Почему он мог говорить с Настей только так, в шутливой дурацкой форме? Он надел эту маску еще тогда, когда она сдавала документы на физфак. Он помнил, как потом они танцевали в темном зале, как её волосы касались его лица, как послушно было в танце её тело. И, умирая от желания, он говорил, говорил и говорил глупости. Он говорил глупости и тогда, когда перед отъездом на практику почувствовал ее пристальный растерянно-вопросительный взгляд, и тогда, когда узнал после практики, что они с Виталием поженились. Тогда он превратился в фейерверк глупости.... И потом.... И сейчас... И сейчас, когда он твердо решил сделать все для того, чтобы они были вместе. Если бы хоть раз ему удалось поговорить с ней серьезно! Если бы хоть раз он смог сказать ей о своей любви! Она была такой понятливой, его Натка! Утром он постучал в их номер. — Мы почти готовы, — открыла ему дверь Нина. — Только Натка не хочет спускаться. Перестань трескать апельсины, диатез заработаешь. В их номере были двухъярусные кровати. Настя сидела на верхнем ярусе и чистила ножом апельсин. — Мы — стадо диких обезьян, — прорычала Настя голосом артиста Калягина и швырнула в Олега недочищенным апельсином. Он поймал его и стал есть. - Побойся Бога, — сказала Насте Нина, — одевайся. Это — неприлично, находиться в ночной рубашке в обществе постороннего мужчины. - Пусть посмотрит, чем пренебрег в студенческие годы. - Настя, мы опоздаем на пленарное заседание, — сказал Олег, присаживаясь к столу. - Все, что вы сможете там увидеть, я покажу вам в лицах. — Настя нацепила на нос апельсиновую корку, посмотрела сквозь эти «очки» отрешенным взглядом и стала говорить скрипучим голосом, подражая академику Ильчеву. Потом перебросила волосы с одной стороны на другую, закрывая ими невидимую лысину, и, заложив руки за спину, стала ходить взад-вперед по кровати, неразборчиво бормоча себе под нос. - Ты свалишься, — предостерег ее Олег, подходя к кровати. - Я уже давно «свалилась», — Настя спрыгнула с кровати. Олег едва успел поддержать её. — Ты думаешь услышать там что-нибудь новое? Мне надоели эти спектакли. Доклады, повторяющиеся из года в год. Ни одной новой мысли, ни одной свежей идеи. - Ты не права, Натка, — ответил ей Олег. — Интересные идеи могут родиться из живого общения, из анализ экспериментальных данных. - Этим данным еще доверять нужно, — хмуро ответила Настя. - И опять ты не права, в школе Львова много думающих ребят, у Максимова — прекрасные экспериментаторы. - У каждого — своя бредовая идея. Ты это хотел сказать? - Натка, ты невыносима. Это — твоя последняя конференция перед защитой диссертации. Тебе нужно договориться об отзывах, встретиться с оппонентами, создать общественное мнение. Как ты легкомысленна! - Это не легкомыслие. Может быть, я передумала защищать диссертацию. А может быть, мне уже и защищать нечего. Бывает ведь, заглянешь в кошелек, а там — пусто. Ладно, не пугайся, подожди нас внизу. Минут через десять мы спустимся. Для Олега эта конференция значила много. Ему надоело быть сговорчивым и покладистым, надоело носиться с идеями шефа. Он перерос сложившиеся отношения, стиль работы. Из лаборатории нужно было уходить или уезжать. Это было бы еще лучше. И теперь все зависело от Насти. Он видел, с ней творится что-то неладное.... После перерыва они потерялись в море участников. Сегодня был его день! Многие из «маститых» уезжали сразу после пленарного заседания. Ему нужно было кое с кем встретиться. Много вопросов должен был он решить сегодня. Временами он ловил на себе пристальный взгляд Насти. Она никак не могла отнести его к разряду людей, искренне недопонимающих многое, или к разряду понимающих все, но ханжески принимающих деловой вид. Она хорошо знала цену каждому участнику конференции и теперь с иронической улыбкой следила за его вдохновенными беседами. Настя мешала ему. Он всегда терялся под её открытым взглядом. «Да, — говорил он себе теперь, — именно поэтому он не решился сделать ей предложение». Он хотел достичь в своей жизни определенных вершин и знал, что путь к ним не всегда будет праведным. Настя хотела во всем чистоты. И теперь иногда на полуслове он обрывал под ее взглядом разговор, упуская нить беседы. Настя мешала ему. Но все-таки каждый раз, теряя её на некоторое время из виду, он чувствовал, как все становится неинтересным и ненужным. Потом он опять видел, как она улыбается ему из другого конца огромного холла. Это тоже сложилось годами. Настя знала, что Олег любит её, и немного играла с ним. И это давало надежду.... — Почему не видно Андрея? В программе конференции есть несколько его докладов, — спросила Настя вечером. - Я вчера позвонил ему. Светка сказала, что его на конференции не будет. Он в Англии. - А я так надеялась поговорить с ним, — огорчилась Настя. - Ты думаешь, он сможет сказать тебе что-нибудь новое? Позвони ему из дома. Или ты боишься «железную леди»? - Перестань дразниться. Светка сумела стать элегантнейшей женщиной нашего выпуска, все «железное» в ней отпало, как ржавчина. - Зачем тебе нужен Андрей? Я лучше знаю, что и как нужно представлять в нашем Ученом Совете. Если в ответственные минуты жизни тебе нужен Андрей, зачем же ты вышла замуж за Виталия? - Это — глупо и смешно, ревновать чужую жену к чужому мужу. Да, мне нужен именно Андрей, потому что ты никогда не воспринимал меня всерьез. Да и я не воспринимаю тебя всерьез. Для меня ты — мальчик на побегушках. Да, да, кандидат физмат наук, доцент на побегушках у Кравцова, — Настя посмотрела на растерянное лицо Олега, горько усмехнулась и спросила: — Обиделся? - Конечно, обидно. Но по мне, чаще бы нас обижали, чаще бы беспокоили. Спокойно живем, до тошноты спокойно.... - Вот я и говорю тебе. Давай уедем. Плюнем на все и уедем. Мне уже все осточертело. Хочешь в Москву, хочешь в Питер. Лучше в Питер. Дел у меня там невпроворот. - Да, обидно, — как будто не замечая его предложения, сказала Настя. — Кем мы стали? Я, ты, мой Виталий. Один Андрей работает по-настоящему. Почитай его статьи, поговори с учениками. Он уже оставил свой след. А ему, так же, как и нам, еще и сорока нет. - Натка, давай уедем. Увидишь, там все будет по-другому. Настя посмотрела на Олега рассеянным и усталым взглядом: - Я снимаю свою защиту. Не получается повторяемости. - И об этом ты хотела говорить с Андреем? — засмеялся Олег. — Первая заповедь соискателя — не пытайся повторить эксперимент, никогда не получишь абсолютной повторяемости. То же самое сказал бы тебе Андрей. - Главное — не получить абсолютной неповторяемости. - Нет, Натка, ты в нашей лаборатории — совершенно уникальный экземпляр исследователя! Напечатана диссертация, назначен день защиты. Зачем тебе нужно было повторять эксперимент!? Если ты сейчас откажешься от защиты, под ударом окажется вся лаборатория. Это ты понимаешь? - Все верно, Олег. Для тебя самое главное — престиж лаборатории. А лопнувшая по нашему недосмотру рельса, крушение поезда, авиационная катастрофа, взрыв котла электростанции — все ерунда? - Твою диссертацию положат на полку, и она будет пылиться. И никакого отношения она не будет иметь ни к лопнувшей рельсе, ни к авиационной катастрофе. - Разве это не наша святая обязанность, обязанность тех, кто более грамотен, помочь тем, кто непосредственно занимается производством, тем, кто нас кормит. - Настя, не заводись. Пойдем, посидим, разберемся. - Некогда. Нужно готовиться к докладу. Я поеду на завод, разберусь на месте. Утром Олег помог Насте расположить материал на стенде. —Все, — сказала она, — спасибо, теперь не мешай. Она стояла у окна недалеко от своего стенда и рассеянно смотрела по сторонам. У стендов толпился народ. Это был созерцательный этап, дискуссия еще не разгорелась. Потом кто-то обратился к Насте с вопросом, и она, заговорщически улыбаясь ему издалека, стала что-то объяснять и показывать. «Все бравада, — думал он. — Когда работа сделана, ничего другого не остается, как отстаивать свои результаты». Вечером Олег уговорил Настю пойти на танцы. Они прыгали и извивались в огромной толпе, а он проклинал и эту музыку, и эти танцы. Ему так хотелось обнять ее в медленном танце. Наконец заиграли что-то медленное, и он бережно обнял ее, слегка касаясь щекой ее волос. —Помнишь, мы танцевали так на твоем восемнадцатилетии? - А мне и сейчас — восемнадцать, — сверкнула глазами Настя. — Расскажи мне о своем детстве. - Я был противным, сопливым мальчишкой, — Олег испугался, что опять наговорит глупостей. — Что рассказывать? Отец был военным, мы без конца разъезжали. Новые друзья, новые синяки и шишки. Ничего интересного. Натка, давай выйдем на веранду, здесь так душно. Иссиня-черное небо. Звезды. Темный лес. Свежий, насыщенный запахом хвои ветерок. «Так бы и жить всю жизнь», — подумал он, не выпуская локоть Насти. —Как хорошо! - сказала Настя. - Боже мой, как хорошо! Они остановились в дальнем конце веранды. - Ты помнишь гипотезу Большого Взрыва? — неожиданно спросила Настя. Олег не успел ответить, и Настя продолжила. — Многие считают, чтобы найти наиболее общие законы природы, нужно вернуться к этому первому мгновению Великого взрыва, когда все было симметрично, просто и ясно. - Ты хочешь прочитать мне лекцию? — засмеялся Олег. - Это не лекция, — Настя повернула к нему серьезное лицо. — Если в поисках законов природы мы обращаемся к первому мгновению Великого взрыва, то где оно, то мгновение нашей жизни, к которому мы должны вернуться для того, чтобы понять ее законы, законы моей, твоей жизни? Почему в моей жизни все катастрофически не так, как хотелось бы? Почему я не могу ничего изменить? Я имею в виду все, мои отношения с мужем, с матерью, с дочерью, мою злополучную диссертацию. Где, когда, почему все стало так безобразно уродливо? Ведь в детстве все было так красиво, чисто, так симметрично и прозрачно. Все было полно любви. - Я понял теперь, почему ты спросила о детстве, - Олег почувствовал, как по телу прошла дрожь. — Я помню два таких мгновения. «Толька нашел бомбу!» — заорали мальчишки на нашем дворе, и я выскочил из окна нашего дома. Я бежал навстречу своей смерти так, что отрывались подошвы. Но не успел.... Не добежал… Я помню этот страшный взрыв в карьере. Огонь, горячая взрывная волна. И тишина.... А перед глазами — яркая-яркая зелень травы и желтый, как маленькое солнце, цветок одуванчика... Я лежал и постигал смерть, его Толькину смерть, потому что он был моим лучшим другом... Олег вздохнул и продолжал: —И другое мгновение... Отец был очень занят. Уходил до рассвета и возвращался поздно вечером. Пока он мылся, я трогал его планшетку, фуражку, погоны. Я безумно любил отца. Вечером отец давал мне завести будильник, а утром просыпался сам, выключал его до звонка. В то утро звон будильника ворвался в мой сон, как орудийный залп. Отец спал в кабинете один, а мать — у колыбели младшей сестры. В дверях мы столкнулись с матерью. Это мгновение я запомнил на всю жизнь. Мертвые глаза отца, и оглушительный треск будильника.... Не успел он поговорить со мной о жизни. Мал я был еще для серьезного разговора. —Жаль, что ты не рассказывал мне этого раньше, — Настя поднялась на цыпочки и поцеловала Олега в уголок губ. Он почувствовал мокрую от слез щеку, хотел обнять ее, но она отстранилась. — И мы предаем потом эти мгновения, предаем память друзей, которых уже нет. Предаем дело, ради которого умерли наши отцы. Уничтожаем в себе что-то самое важное. Вот я и задаю себе снова и снова один и тот же вопрос. Где оно, то мгновение, начиная с которого нужно искать закон, по которому мы живем? —Я вижу, тебе плохо. Давай уедем. Бросим все и уедем. Выбирай, Москва или Питер. —От кого я уеду? От матери, которая посвятила мне всю жизнь? От дочери, которой я уделяю преступно мало времени? От Виталия, чтобы на него все показывали пальцем? - А на тебя никто никогда не показывал пальцем? — зло спросил Олег и сразу же пожалел об этом. - Это — нечестный прием, — побледнела Настя. - Прости, прости, прости, — бормотал Олег. — Ладно, оставим меня и Виталия в покое, — устало сказала Настя. — А с сыном ты успел поговорить по-отцовски? Нет, Олег, это не решение вопроса. На следующее утро он узнал, что Настя уехала домой. Чувство обиды затопило его. Не дождавшись окончания конференции, он тоже вернулся домой. Но в институте Олег узнал, что Настя ухала на завод. И все-таки он знал, что нужно делать. Он стал оформлять командировку в Питер.
|