Подпись: Сезам, откройся! (очерк)

Все-таки со временем наш мир перестал быть совсем закрытым.

В 1976 году нашей Наташе дали адрес девочки из ГДР. Потом нам написала ее учительница русского языка Криста Зехафер. Оказывается, она приезжала на учебу в наш университет и жила в общежитии напротив нашего дома.

— Я хочу переписываться с учительницей или просто с хорошим человеком, — писала она.

Я написала ей сама, и летом она пригласила нас в гос­ти. Мы собираемся в гости, а родные вспоминают военные годы, высказывают предположения о жизненном укладе немцев.

В Берлине — ночь. Нас принимают на дальний, плохо освещенный путь. Несколько свободных путей отделяют нас от чернеющего в темноте грузового поезда, где в просвете окна я вижу человека с ружьем. Кровь бросается мне в лицо. Куда мы приехали? Зачем?

Женщина в красной кофте бросается к нам на перроне. Она обнимает нас всех по очереди, целует Наташу, Нину. И первое страшное впечатление исчезает.

- Вы меня узнали, да? - Мы знакомы с Кристой только по фотографии. — Клаус остался дома. Мы бы не поместились в машине. - У них — маленький «Трабант».

Мы едем по Берлину, мчимся по пустынной ночкой трассе.

—Криста, у Вас совсем другая манера езды! — удивляется мой муж. — Вы не сбавляете скорости на поворотах.

—Наши дороги так рассчитаны, - отвечает Криста о милым акцентом. А нам еще предстоит удивляться и удивляться!

Через два часа мы на месте. Тухейм — маленькое, рассчитанное всего на пять тысяч жителей, старинное местечко между Потсдамом и Магдебургом. Клаус и его тетя Фрида встречают нас у дверей коттеджа. Кругом — розы. Стол полон яств. Рушатся все наши представления о немецком распорядке. Нам все интересно. Криста у нас — переводчица.

Сколько новых впечатлений получили мы за эту поездку! Это теперь нас не удивишь никакими товарами. Тогда мы были потрясены магазинами. Еще мы ездили в большие и маленькие города, смотрели достопримечательности, вместе с ними встречали из лагеря их сына Герда. Собирали в лесу грибы и ягоды. Но интереснее всего было знакомиться с людьми, с их бытом и привычками. Везде нас встречали с доброй улыбкой. Что же отличает наши страны?

—Наша страна — маленькая, нам легче навести порядок, — как будто оправдываясь, говорит Криста. Может быть, в этом есть доля истины?  

Нам пора расставаться. Мы ходим по подземным переходам берлинского вокзала. Очень, очень грустно. Криста порывается сказать мне что-то. И вдруг, обняв меня, заливается слезами:

- Люба, ты пойми, у меня никого никогда не было, ни сестры, ни брата. — Криста и Клаус родились перед caмой войной, и почти сразу стали сиротами. — Мы стали родными за это время. Ты мне — сестра, Люба. Пожалуйста, пиши. Я не хочу терять тебя! — В горле — ком, в глазах — слезы, я ничего не могу ответить.

«Вот оно — настоящее покаяние войны, — думаю я. — Дети любой войны становятся сестрами и братьями по Несчастью!»

Потом они втроем приезжают к нам в гости, мы везем : на Азовское, на Черное моря. Посещаем Азов, Таганрог, Новочеркасск, Сочи, Пицунду, Москву. Тогда это было просто. Всюду нас встречают наши друзья.

Что вам понравилось у нас? — спрашиваю я Кристу и Клауса на прощание.

Дружба, — говорит Криста, и Клаус кивает головой. — У вас такие друзья! У нас так не дружат.

Теперь нас связывают двадцать лет родственных отношений. Мы гостим вместе с ними на Пицунде у нашего сокурсника Володи Матосяна, когда начинается абхазско-грузинский конфликт. Нашу машину останавливают люди с автоматами, и нам очень страшно. Потом мы с замиранием следим за событиями в Германии. Мы переживаем друг за друга.

В 1987 году наша Наташа заканчивает с красным дипломом юридический факультет Ростовского университета. Потом — работа, аспирантура в Москве. Тема ее работы — местное самоуправление. В один из своих приездов домой она расспрашивает бабушку — мою маму о самоуправлении в казачьих общинах. Мама рассказывает о том, как подушно делились поля и луга, как строили вместе новые дома погорельцам, какую помощь оказывали вдовам и сиротам. И многое, многое другое рассказывает она, объясняет на конкретных примерах.

—Высочайший уровень самоуправления! — делает вывод Наташа. — Если бы все это сумели восстановить!

В библиотеке Наташа встречает списки благотворительных фондов и университетов Англии и США, которые принимают на учебу иностранных студентов. Посылает 50 писем в разные университеты. И ее приглашают сначала в Англию, потом на юг США, и, наконец, в Гарвардский университет. Сначала предлагают оплатить только учебу, а потом оплачивают все: обучение, стипендию, перелет. 35 тысяч долларов стоил Гарвардскому университету год учебы там Наташи. У нее — темнокожая куратор.

Это она добивается полной оплаты обучения. Кому, как не им, понять нашу бедность! Родственники смеются:

— Пусть дадут деньги наличными. С такими деньгами и здесь будет хорошо!

Это — в 1992 году. Год назад умерла мама. Слава богу, она не узнала, что собранные ею с таким трудом деньги, которые она, не жалея, давала нам на крупные нужды, обесценились. Раньше за эти деньги можно было купить дом. Теперь мы покупаем 50 долларов для Наташа. Наши зарплаты доцента и заведующего кафедрой составляют в то время 12 долларов. И все-таки мы собираем 176 долларов. Приводим в порядок вещи, купленные еще в Германии. Покупаем сувениры для подарков, даже литровую бутылку армянского коньяка.

Я провожаю Наташу в аэропорту Шереметьево. Грустно, словно прощаюсь с ней навеки. Впереди тщательно осматривают багаж уезжающих навсегда. А сзади два молодых бизнесмена презрительно обсуждают Наташин багаж:

— Зачем все это везти? Главное — иметь деньги! — в их руках только дипломаты.

Действительно, из пятисот долларов, которые можно было провезти, мы не набрали и половины. Наташин багаж не проверяют, на таможне — опытные люди. На просвет бутылка коньяка в чемодане выглядит, как бомба. Но это никого не волнует. Наташа еще долго ходит по большому залу аэропорта, выполняя какие-то формальности, и, наконец, скрывается за поворотом.

После Гарварда Наташа поступает в Вашингтонский университет по докторской программе, но без стипендии. Университет дает ей кредит, но его нужно будет отдавать. Поэтому Наташа старается подработать.

Эксперимент в центре диетического питания. В питании — все, кроме зеленых овощей. Тысяча долларов, еще бесплатное проживание в прекрасной комнате на двенадцатом этаже, на крыше центра — бассейн со спасательницей. Иногда нужно сдавать анализы крови, а мочу — всю до капли.

Еще Наташа работает в школе, делает переводы, сдает кровь, смотрит детей. Так подрабатывает в США вся молодежь. В поисках работы ездит по стране, поездки оплачивают работодатели. У нее огромный круг общения: японцы, немцы, китаянки, монголка, евреи, русские баптисты, перуанцы, аргентинцы. Француженка учит ее французскому языку.

Выиграла поездку на двоих в Голливуд. Получила годичную стипендию женского фонда США. Оплачиваемые поездки за пределы США: Австрия, Венгрия, Голландия, Англия. Не имея работы там, пытается помочь нам, работающим здесь. Получает стажировку в Швейцарии, и мы сыном решаем поехать к друзьям в Германию и там с шеи встретиться.

Мы не виделись с Наташей четыре года. Нам столько нужно рассказать друг другу! Мы болтаем ночами. А еще мы радуемся за наших друзей - учителей школы. После объединения Германии они вышли на пенсию, каждому из них дали за долгий труд по нескольку десятков тысяч марок. Они купили двухэтажный дом, две прекрасные машины. Их дом - полная чаша. Мы дивимся тому, как разумно немецкий народ распоряжается своей земле. Прозрачные чистые леса, маленькие милые дома, ощущение простора! Все родственники Кристы дают нам деньги.

- Вы сами купите себе подарки, - говорит Криста, когда я пытаюсь отказаться. - Мы ведь сестры, Люба, мы все понимаем! - Если бы и мы могли что-то понять.

 Где же вы, русские братья и сестры? Почему спокойно смотрим на то, как гибнут старики, как школьники и студенты падают в голодные обмороки?

Летом Наташа приезжает в Ростов как переводчица и сопровождающая делегации американских учителей-экологов "Река к реке". Из десяти дней ей всего три раза удается переночевать дома, встретиться со всей семьей, с одноклассниками, с коллегами, с учителями. Наташа занята с утра до ночи. Местные переводчики не понимают южан из США. Ростов-папа дает о себе знать. У одной американки украли сумку. Но, в целом, они уезжают довольные!

Но своих не обмануть внешним благополучием! Голодают родственники на Украине. То и дело приходят тревожные вести с Кавказа. Трехлетний внук одного из на­ших друзей уже стоял под дулом автомата. Боюсь, что он этого никогда не забудет. Меня встречают бывшие выпускники РИИЖТа, который был и остается единственным транспортным вузом Северного Кавказа. И у каждого — своя грустная история... У многих погибли родные...

Баку... Помню, как помогали там друг другу на экзаменах азербайджанцы, евреи, грузины, армяне, абхазы. Что ж это творится с людьми? Все сражаются за свои территории. И куда же деваться моему внуку Тимуру, сыну Нины, если он почти наполовину русский, на четверть грузин, на восьмую часть украинец? А еще он немного калмык, поляк, еврей, турок... Может быть, мы научимся жить, как в США, где уже преодолевают вековую вражду белых и черных, где постепенно стирается грань между эмигрантами разных стран? Смотрю кадры хроники из Грозного. Двадцать лет я ездила туда несколько раз в год читать лекции, бывала у наших выпускников в чеченских и ингушских семьях. С ужасом вижу знакомые разрушенные дома...

Не могу спокойно ходить по улицам. Всюду протянутые руки, голодные глаза. Не могу смотреть телевизор. Я плачу вместе с ними, с русскими, украинскими, армянс­кими, азербайджанскими, грузинскими, чеченскими, ингушскими и другими матерями. Наша Земля такая маленькая! Наш мир — у каждого свой!

Я вспоминаю молитвы - скороговорки своей бабушки. Я молюсь:

Господи! Не лишай нас тех, кто нам дорог!

Но, как бы не было тяжело, мне хотелось бы сказать своей матери:

-Спи спокойно, мама! Ты учила нас иметь, прежде всего, то, что можно отобрать только вместе с жизнью—первоклассное образование. Этот урок мы усвоили! Не только твои дети, но и внуки имеют хорошее образование. Твой сын, мой брат Горбатенко Анатолий Силович — теперь профессор, заведующий кафедрой психологии. Ты так хотела этого! Знай, что вся наша большая семья держится вместе и в горе, и в радости! Все, о чем ты нам рассказывала шепотом, о чем записала в своей тетрадке, я могу рассказать теперь всему миру. Сюжеты уже роятся в моей голове. А несколько рукописей отлеживаются в моей папке!..

Так заканчивалась моя рукопись, опубликованная в 1997 году в литературно-художественном альманахе «Южная звезда».

А 2-го сентября 2000 года внезапно умер мой брат, заведующий кафедрой психологии РГУ Горбатенко Анатолий Силович. Ему был всего 51 год. 1-го сентября он читал лекции, шутил со студентами, и ничто не предвещало несчастья...

ЖРЕЦЫ МАДАГАСКАРА СЧИТАЮТ, ЧТО 1-2 СЕНТЯБРЯ В МИРЕ БЕЗРАЗДЕЛЬНО ГОСПОДСТВУЮТ СИЛЫ ЗЛА

В день смерти моего младшего, единственного и такого любимого брата Горбатенко Анатолия Силовича перестал звонить наш домашний телефон. Он принял сообщение о смерти брата и умолк. Неодушевленный аппарат не выдержал такого страшного известия. Он не сгорел, его не роняли, но мастер сказал, что ремонту он не подлежит. Новый аппарат с определителем номера сын установил в другом месте.

После поминок брата на 9-ый день, которые его кровные родственники провели у его племянницы в доме, соседнем с тем, где мой брат жил и умер, уже дома я присела в том тихом уголке своей квартиры, где раньше стоял телефон. И ежедневно вечером звонил брат. Я очень устала за эти дни. Днем я была как во сне, а ночами сна не было.

Был первый час ночи. Я закрыла глаза, и в ушах зазвенел его голос:

«Люба, привет!»

«Привет!» — растерянно ответила я.

«От Наташи ничего нет», — брат переписывался по электронной почте с моей старшей дочерью, которая уже 8 лет жила в США. С этих фраз начинался наш каждый вечерний разговор. Если письмо было, брат звонил утром.

«Я знаю, Наташа звонит мне почти каждый вечер с тех пор...», — замешкалась я.

«... Как я умер», — с иронией закончил брат. Я скорее чувствовала, чем слышала все эти слова.

«Боже, мой! Какой ужас, Толик!» — пролепетала я.

«Ай! — почти весело сказал он. — Зато теперь не нужно думать о старости», — брат всегда любил пошутить над собой. Он не был даже расстроенным.

«Господи, да как же это случилось?» — спросила я.

«Ты почти все поняла правильно...», — ответил он.

И я увидела начинающийся рассвет в окне его комнаты. Стол, на котором стоял компьютер, стопку его рукописей. И тени...

Памяти брата Горбатенко Анатолия Силовича

 

 

Hosted by uCoz